На этой неделе автор жил невероятно активной жизнью, аж сам удивился. Трамвай катал его по самым разным местам. Например: в университете, где автор имеет честь учиться, широко отмечалось столетие поэтессы Леи Гольдберг, нашей с вами более или менее соотечественницы. К этому была приурочена масса всего, от конкурса аудиовизуальных композиций до спектакля, прошедшего в рамках студенческого театрального фестиваля "Тутти-фрутти", в котором даже автору выпала честь сыграть и спеть. Трамвай проехал и мимо посвященной поэтессе (и бывшему профессору университета) мини-экспозиции. Далее он отправился на открытие выставки художников-выходцев из стран Балтии в галерее Скицца ("эскиз" по-нашему), и даже застал выступление хауз-бэнда под руководством Боба Юрочкина.

Этого показалось мало, и трамвай поехал дальше, на домашнюю презентацию одной из глав будущей книги М. Вайскопфа о русском романтизме "Влюбленный демиург", проходившей в музее-квартире иерусалимского поэта Михаила Генделева. Поэт умер, а дело его по собиранию окололитературных тусовок живет.

Далее по тексту, то есть по маршруту, встал разрекламированный фестиваль современного искусства Under the Mountain (весь город завешан розовыми плакатиками, на которых даже по-русски написано ИСКУССТВО/ЖИЗНЬ), но трамвай его все как-то объезжал, не попадая на основные мероприятия, посвященные, в частности, наследию недавно умершего американского хореографа Мерса Каннингема. Зато неожиданно по пути следования оказалось вполне себе культурное событие (тем более что Букник не пишет отдельно о моде) – открытие иерусалимского салона известного лейбла Rina Zin. Все были благостные, в белом, сером и бежевом, играла музыка, угощали пирожными и поднимали тосты – автор не шутит – мол, чтоб и дальше в Иерусалиме, отстроенном и объединенном. Покупатели могли положить открытку с изображением понравившегося предмета одежды в конверт, написав на ней свои данные, и в рамках акции Make a wish надеяться получить кофточку от феи бесплатно.

А поскольку уже была пятница, то трамвай поехал через ярмарку прикладного искусства в пешеходной части улицы Бецалель, где толпы схлынули, но осадок, в виде поделок, остался. Автор все же понадеялся застать хоть что-нибудь из фестиваля "Под горой" и погнал трамвай на акцию под названием Amehaye, которое можно перевести как "Что-то хорошего" (sic). Но увы, читатель, то, что анонсировалось как "Временный культурный центр" во дворе Музея естественной истории, который сам по себе заросший и прекрасный, оказалось стандартным местным – автор подыскивает слово – в общем, ассоциируется это у него с техникой рисования пальцем, популярной в американских и, соответственно, израильских школах и детсадах.

Основным объектом был буфет, перетекавший в сцену и зону отдыха, представлявшую из себя размалеванные масляной краской от руки старые диваны. В углу сцены некий трубач скромно дудел поверх диджея, публики практически не было. Автор грустно глядел на это, вспоминая любимую цитату из Пятачка:

"Если это называется "летать", то я никогда на это не соглашусь".
Если это называется [современным] искусством, то дайте же мне, в конце концов, другой глобус. И правда, в творчестве и жизни местной арт-молодежи – все как-то босиком, неизящно и на полную стопу (или это автор становится старым брюзгой?) Будто есть какой-то запрет на утонченность. Что, кстати, недалеко от истины: по крайней мере, в выставочном пространстве художественного вуза "Бецалель", куда автор вновь заехал на трамвае, чтобы что-нибудь ухватить от фестиваля, эхом раздавался пропущенный через колонки чей-то манифест по-английски. По ключевым словам в Сети он не нашелся, но суть была в следующем: don't write poetry, don't arrange dances – не пишите стихов, не ставьте танцев, а также не рисуйте картин ("не пойте, не пляшите") – а еще, что аэропорты, уроки дзюдо (с чего бы?) и прочая бытовуха "дадут вам больше, чем Микеланджело и Бетховен".

Пассажир трамвая подумал было, что подобные концепции вышли из моды в Америке где-то в 50-х, вместе с расцветом абстракционизма, но есть на свете места, где к ним все еще относятся тепло. Все-таки немного фестиваля попало в линзу – фильмы о Каннингеме, демонстрировавшиеся на двух экранах параллельно, а также концерт памяти Джона Кейджа, где 24 добровольца играли соло на 12 радиоприемниках.

После чего усталый, но довольный, автор соскочил с подножки и растворился в иерусалимской тьме. И долго еще раздавалось удаляющееся ворчание, в котором можно было разобрать разве что слово "абстракционизьм".